Мы доходим до того, что стрижём волосы и зарываем вещи. Подчёркиваю: доходим.
День душный, стекающий киселём по плечам: ботинки отделяются от земли с хлюпаньем, неуклюжий ветер бьётся о дома и рикошетит в лицо; Мона сидит на крае автобусного сиденья и рассматривает мыльные разводы на двойном оконном стекле. От дороги колёса тоже отделяются лениво (едут еду ед е вгрызаются в плавленый асфальт, каждые сто метров опускаясь в зыбучие дороги на один сантиметр). Автобус скучно пыхтит и сбавляет скорость.
Мона смотрит на экран телефона (не показалось) — сегодня поездка заняла на 3 минуты больше.
Район блестит брошюрной зеленью, освежителем с запахом свежести и заборчиками без зазубрин. Ни тебе бродячих псов, ни ревнивых голубей; редким замурованным в бетоне жвачкам всё равно не подсластить общую пресность — Мона ускоряет шаг, боясь стремительно поскучнеть.
Выгоревший в приличный аналог гравий шуршит как положено.
Не так давно дом Клиффорд всковырнули аккуратным розовым ногтем — для того, чтобы поковырять в ответ, даже руки мыть не придётся (всё равно грязные). Энтони наверняка знает расположение всех предметов наизусть (может быть, замеряет ниткой), когда вернётся вечером — подёргает ноздрями, сморщит лицо (уже на пороге пахнет другой частью города).
Мона свешивает ноги с диванного подлокотника, меняет местами симметрично разложенные подушки, опускает фотографии лицами вниз, ощупывает шторы, заворачивает в ладонь зелень гладкого яблока и уходит.
Обратно в автобус не хочется.

Разрез глаз будто добрый, но Мона знает: яблоки внутри мягкие, подгнившие (пахнут сладко, а потом грохочут в животе, больно); если потянуть его за уши (волосы, наверное, тоже мягкие), одну голову можно сменить на другую. Мона напарывается на взгляд, затушенный о мнимое одиночество (подсмотрела не то в огрызок зеркала в коридоре, не то в свои же мысли) — Энтони на долю секунды меняет лицо, и громыхающая песчинка тянет плошку с подозрениями вниз. Плошка звонко верещит, ударяясь о скрипучие половицы, подозрение плещется в занозах; когда Энтони проходит мимо, Мона водит тряпкой по столу и молчит так, словно у неё о чём-то спросили.
почти купилась, но нет
У секретарши ноздри на презрение не настроены — говорит с ней приветливо, встречные слова глотает с готовностью — Мона улыбается, представляется нелепой фамилией и кладёт на стол квадратную коробку, перевязанную тонкой лентой. Мистера Кейджа на месте нет, но у мисс Мартин времени предостаточно — поделится и с секретаршей, и с Энтони, и всеми бродячими псами. Прошлым вечером Мона кусала кремовый иглой, серыми нитками выводя заготовленный курсив: Э. К. в одном углу,
с любовью,
отъебись
в другом. Когда две буквы материализуются в офисе, Мона радушно шевелит губами (время вышло), тянется к выхолощенному лицу пристальным взглядом и кивает. «Зайду в другой раз!».
Меж тем, я уверена
в буквальности иных процессов:
чёрная тень набегает на лицо изнутри.